Почему Господь попускает зачатие при изнасиловании? Ответ простой христианки

Этот вопрос с недоумением задала сегодня одна моя френдесса. Вот здесь, во время обсуждения довольно "острой" темы - бывают ли необходимые аборты? Я понимаю ее сомнения по этому поводу - действительно, очень страшно. Как волонтер движения, борящегося за жизнь ЛЮБЫХ нерожденных детей, и - в первую очередь - православная христианка, считаю своим долгом попробовать дать ответ . Конечно, на истинность своего мнения не претендую.

Врачи говорят, что случаи беременности при изнасиловании крайне редки. Но, допустим, это произошло. Как Господь такое позволил?

С моей точки зрения,Бог может попустить зачатие при изнасиловании только с одной целью - чтобы научить человека относиться к детям так, как относится к ним Он Сам.

Для Него дети не бывают плохими только потому, что у них родители - скоты. Они могут быть наказаны за грехи отцов только по одной причине - если сами готовы стать подобными им и непременно будут поступать точно так же. И даже страждущих по вине родителей детей, Бог ведет по жизни особым Промыслом. Больным из-за греховной склонности отца или матери посылает хороших врачей или добрых жертвователей. Сиротам дает таланты. В каждом случае все индивидуально.
Но всегда наказание Божие - это Милость, путь к исправлению, а не казнь. Даже в "кровавом" Ветхом Завете уже сказано:

Иезекииль 18:14-21: «Но если у кого родился сын, который, видя все грехи отца своего, какие он делает, видит и не делает подобного им: на горах жертвенного не ест, к идолам дома Израилева не обращает глаз своих, жены ближнего своего не оскверняет, и человека не притесняет, залога не берет, и насильно не отнимает, хлеб свой дает голодному, и нагого покрывает одеждою, от обиды бедному удерживает руку свою, роста и лихвы не берет, исполняет Мои повеления и поступает по заповедям Моим, – то сей не умрет за беззаконие отца своего; он будет жив. А отец его, так как он жестоко притеснял, грабил брата и недоброе делал среди народа своего, вот, он умрет за свое беззаконие. Вы говорите: "почему же сын не несет вины отца своего?" Потому что сын поступает законно и праведно, все уставы Мои соблюдает и исполняет их; он будет жив. Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается. И беззаконник, если обратится от всех грехов своих, какие делал, и будет соблюдать все уставы Мои и поступать законно и праведно, жив будет, не умрет» (цитирую отсюда).

Спасенный

Ира влетела в свою комнату, захлопнула дверь. Маленькая дочка спала, разметавшись во сне. Сон у Анютки крепкий, не потревожат его даже вопли, которые до сих пор слышались из зала: «Опозорила! Опозорила!»
Опозорила. Ну как же. Конечно. Мальчики с подростковых лет, аборт-развод еще до двадцати – это всё было не «опозорила», это «всё как у людей». Во втором браке детей не было, муж начал гулять, так сами же, сами родители сказали – а заведи ребенка от другого, муж к ребеночку вернется! Послушалась, дуреха. И муж не глуп, все понял, и «другой» - женатый, и пришлось к родителям с дочкой ехать, никто ничего не сказал… А беременность в двадцать восемь – это «опозорила»?
Вот только – что же делать теперь? Только ее зарплатой и держалась семья. Дочка нездоровая родилась, нужно и по больницам, и на что-то растить. Где выход?
Еще недавно она бы и не задумалась. С халатиком и тапочками в дневной стационар к девяти утра…и к двенадцати, отойдя от наркоза, уже дома. И как будто ничего и не было.
Но теперь она так не могла.
***
Хоть и тяжело жить в доме родителей по родительской указке, да жила. Друзья-товарищи, веселые компании, магазины, кафе, денег хватало. Звонки частые: «Как там наша девочка?» Не ради девочки, впрочем, он звонил, оно и понятно.
В очередной раз как-то поругавшись с Анюткиным папашей и отправив его к жене, пошла на посиделки в одну компанию… Вернулась утром. В пустой дом, отец на работе, бабушка Анютку по магазинам увела. Вошла, посмотрела на себя в зеркало. Увидела разводы туши, смазанную помаду, свой собственный постаревший и опустошенный взгляд. Так хотелось сказать – нет, все это было не со мной, я так не могла… В бессилии стала биться о какую-то из коридорных полок…и прямо ей в руки упала книга. «Святой Серафим Саровский», - прочитала она название. Села прямо на пол и, не включая свет, в полумраке начала читать. А прочитав несколько страниц, вскочила, впопыхах кое-как закрыла дверь и помчалась в местную церковь.
Прямо в дверях церкви она кого-то чуть не сбила. «Ира, ты?» - «Ой, Танька…»
С Татьяной они когда-то учились в одном классе. Теперь Таня была замужем, с ребенком, а главное – в Церкви. Ира не стала ничего объяснять, только задавала вопросы и жадно слушала на них ответы.
С этого дня они часто виделись с Татьяной. Ира относилась к однокласснице недоверчиво, - ну, как же так, жила вроде как остальные, и вдруг… Однако забросила звонить старым приятелям, не отвечала на звонки и потянулась в храм.
Однажды она решила принести свою дочь на Причастие. Но малышка ни с того ни с сего раскапризничалась и причаститься не смогла. Ира затаила какую-то детскую обиду – на Таньку с ее сыном, радостно просфорку жующим, на всех прихожан, на церковь. В этот день к Ире приехал Анюткин отец. Родители уехали в гости. Анютка спала…
***
И вот теперь – «опозорила». Аборта требовал Анюткин отец. Требовали Ирины родители. Требовал врач, наконец.
Но ведь теперь она знала, что аборт – это не просто операция. Это – убийство. Совсем недавно она каялась в том давнем детоубийстве, что по молодости - по незнанию было. Рыдала у аналоя и не могла остановиться. Размышляла о том, какое это зверство – уверять женщин, что у них в утробе никакой не ребенок, а лишь «плод», «клетка», и что только мать решает, жить этой «клетке» или не жить. «Какое враньё! – думала она. - Когда беременная женщина приходит и говорит, что хочет иметь дитя, то ее тут же препровождают на курсы для будущих мам, и там мамочка слышит, что ее ребеночек в животике уже все понимает, все чувствует… а ребеночку еще от зачатия пара недель! А когда та же женщина хочет убить это несчастное дитя – тут же врачи заявляют, что там «еще ничего нет», что это не человек, а «плод»…» У Тани обнаружились материалы какого-то центра, сотрудники которого как раз отговаривали женщин от аборта и помогали им найти жилье и средства. Ира читала и одобряла, и соглашалась. А сейчас… Что делать сейчас?
Она взяла в руки телефон. «Тань, у меня беда…»
***
И потянулись странные дни. Днем – общество Тани и ее семьи. Уговаривают, объясняют. А по утрам и вечерам – крики матери, равнодушие отца. Дни сливались в один, хмурый , беспросветный. Хорошо слушать Танькины рассказы или сидеть у нее дома под иконами. Но возвращаешься-то обратно, домой…
Опять звонок. Кто там? Ритка, давняя приятельница.
- Слушай…как это ты беременна? Так, так, говорили мне, что ты совсем сдурела – в религию вдарилась…Это тебе Танька-зараза мозги промывает? В общем, так. Вечером приходи в кафе, поговорим. Нет, не отказывайся, все ты можешь.
И Ира пошла.
Ритка уже сидела за столиком и пыхтела сигаретой. Деловито налила себе и Ире вина: «Не отказывайся!» Ира, как заколдованная, выпила бокал.
А Ритка, разминая сигарету пальцами в золотых кольцах, вкрадчивым голосом рассказывала о себе. Как она много зарабатывает, да какие мужчины около нее… Ира думала о своей работе, которой она может теперь лишиться, об Анюткином отце, что вовсе разводиться не собирается. Она мысленно сравнивала Татьяну, давно выбросившую косметику, в одежде из «сэконда» , с Риткой, в декольтированной блузе и украшениях. На третьем бокале она сдалась.
- В общем, договорились, - резюмировала Ритка. – Завтра я посижу с Анюткой, а ты – вперед в гинекологию . Да чего ты боишься, тебе ж не впервой! Быстро сделают! Я как раз месяц назад…бери! Ну, бери же, хватит из себя святошу строить!
И протянула Ире сигарету.
***
Утром Ира подошла к своему иконному уголку. Недавно только купила эти иконы, старалась расставить покрасивее.
- Господи, я не знаю, что я делаю. Я иду убивать своего ребенка. Что мне делать, Господи?!
Зазвонил телефон. Риткин номер. Ира разобрала только одну фразу: «Уезжаю из города». Как так? Куда – из города? Почему?
Ира схватила справочник, разыскала телефон подружкиной мамы. И узнала, что вчера ночью Ритка умудрилась где-то проиграть баснословную сумму денег и теперь вынуждена скрываться.
Вихрем пронеслись перед ее глазами все события за последние сутки.
Вновь зазвонил телефон. Это Таня.
- Ир, ты где? Мы тебя совсем потеряли, трубку не берешь, уж искать хотели! Я была у духовного отца, он молится за тебя, сказал, что у тебя будет сын, твоя отрада и утешение, береги его!
Ира положила руку на живот. Плод… Сами вы – плод. Это мой сын. Никому его не отдам.
И всё он уже понимает, это точно. Вчера – Риткину пьяную болтовню, утром – страшное намерение своей матери…
А вечером – тихий голос батюшки, читающий разрешительную молитву.
***
Не вошла – ворвалась Ира к Тане в дом. Бодрая, радостная, размахивая каким-то снимком.
- Я на УЗИ была! Точно, сын! Здоровенький, крупненький! А еще – смотри-ка чего! Врачи не поняли – а я поняла! Смотри, он же крестится!
Женщины склонились над снимком. Малыш в утробе матери лежал, подняв ручку к личику. Пальчики, щепоточкой сложенные, касались маленького лобика.

Иулия Кулакова,

 матушка и 

православный журналист

Стоять за жизнь в любой ситуации (невыдуманная история одного человека)

(Произошло в октябре 2010 года) .

Состояние было нешуточным. Мне повезло: когда муж привез меня к врачу, тот как раз отправлял по «скорой» женщину с таким же случаем. Меня без обследования усадили рядом с ней в «газель», вручили грелку со льдом и поехали.
- Холодно…куда эту грелку? Сюда? Сюда? - неопределенно ткнула я рукой куда-то в свой бок.
- Сюда, - подмигнула мне соседка и указала на кушетку. Часто я проваливалась в забытье, и думалось только об одном: что я обещала купить ребенку плед с веселым Валли. И не купила, и уже могу не купить.
Молодая, совсем юная врач в приемном шутливо протянула: «Вы куда мне столько женщин на ночь понагнали?» И вскрикнула, обернувшись ко мне. «Анализы, срочно!»
Всё как в тумане: операция, капельницы, катетеры, моё обещание уплатить за наркоз, как только высплюсь, смех докторов… Опросы остальных трех пациенток об абортах:
- Три!
- А у меня четыре!
- А мне вообще 80 лет, сами на диагностическое пригнали и еще что-то спрашиваете!
Трели телефонов, звонки в приемной и наконец – сон…
_______________
Утро.
Встала. Стою? - отлично. Можно пройтись.
Первый этаж. Успокоить уборщицу, что не собираюсь ни падать, ни курить. Впрочем, стоит повернуть обратно: ноги совсем не держат, мутит.
Там, где видна дверь на улицу, я остановилась. Кто-то будто командовал: обернись!
К окошку регистратуры подходила молоденькая девочка.
Таинственный кто-то продолжал: «Она пришла на аборт».
Что за глупости. Галлюцинации? Вот тебе и хороший наркоз… Но в сердце появилась щемящая тревога, она не уходила. С каждой секундой росла уверенность: да, здесь проходят сотни женщин, кто посещает родных, кто – на обследование или анализы, но именно эта пришла на аборт.

Я понимала, что должна двинуться к ней. Что надо остановить. Тем более что приходилось это делать часто. Не всегда меня слушали, бывало – и убегали, и ругались, и шли в другой день, но попытаться стоит всегда.
Но болел живот, болела голова, в глазах будто повисла пленка, ноги подкашивались…а в сердце заболело малодушие.
«Куда? А если она вовсе не на аборт? А как ты в полуобморочной состоянии будешь с ней разговаривать? Тоже мне, агитаторша с зеленым лицом!»
Ноги совсем ослабли, я вцепилась в дверной косяк , уткнулась в него носом. Пока собиралась с мыслями – девочки уже не было.
- Так, вот ты где! – подскочила врач. – Кто разрешал вставать самой? Ходишь – тогда марш на анализы!
Когда я вернулась, в нашей палате были, кроме оставшихся с ночи, еще две женщины. Одна – лет сорока пяти, а другая – та самая девочка. В халатиках и с ваточкой у локтевого сгиба.
Старшая докладывала, смеясь:
- Нет, какое там – оставить! У меня сын на днях женится, а я тут беременная? Нет, сейчас сделаю аборт и побегу к свадьбе всё собирать!
Младшая не говорила ни слова.
- Вы носите брата для своего сына? – спросила я. Женщина замолчала.
Начался разговор. Долгий, мучительный. Споры, убеждения. Слишком хорошо было понятно: поздно. Когда в сапогах и в регистратуре – еще можно. Когда в халате и с ваточкой – решение уже принято. Женщине просто жалко денег, жалко руку под ваточкой, жалко времени переобувания в тапочки. Это те ритуалы, которые дают понять: всё уже сделано, осталось чуть-чуть. Зря, что ли, принесла халатик?
Говорили долго. Вчерашние соседки, с тремя и четырьмя абортами, бормотали: «Да, так и есть, понимать бы раньше». Будущая свекровь продолжала хихикать, но уже неуверенно, глядя на двух ровесниц. Восьмидесятилетняя бабушка подытожила: «Молодая, а какая мудрая! Правильно говорит!».
Господи, как страшно… Какие могут быть похвалы, когда молоденькая – молчит и отворачивается? Когда полчаса назад я могла повиснуть на ней с криком «Не убивай» или сказать шепотом, что под ее сердцем – уже живой, всё понимающий малыш. А сейчас этот малыш будет зверски убит. Из-за записи в регистратуре, халатика и тапочек. Из-за моего предательства – и малыша, и Бога.
Нас, «вчерашних», увел доктор. Домой отпустили только меня. Мы вернулись в палату – там было пусто. ..
_____________
Вернулась домой. Подлые мысли успокаивали, убаюкивали: ты не могла, была слаба, ты и сейчас слаба, от тебя ничего не зависит…
Взяла с полки книгу. Оказались краткие жития святых.
Открыла на первой попавшейся странице, даже не поглядела, про кого читаю.
Строки, что я прочла, были о мучениках. Нескольких юных христиан после нечеловеческих пыток принесли обратно в темницу и бросили там. Без глаз, без пальцев, без кожи, изрезанные и изожженные, мученики…стали проповедовать Христа. И соузники уверовали и крестились.
…Мы собираемся на самолет. Сын радостно упаковывает плед с веселым Валли, он увезет его с собой.
А я увезу с собой память о своем предательстве. О своем предательстве Христа, распявшегося за каждого из нас. О своем грехе против Духа Святаго, давшего тому малышу живую душу. О своей вине в его крови. И в переломанной жизни его мамы, которая никогда не посмотрит с ним вместе мультфильм про доброго Валли и его любимую Еву.
И каждого, кто прочитал эти заметки, я прошу не повторять моей ошибки. Не думать, что это не наше дело, не решать за Господа, что «всё равно не получится». Прошу - стоять за жизнь, в какой бы ситуации ни оказались.

Юля